Этика и границы личности

Как говорил Виктор Франкл, совесть – это бессознательный бог. Вместе с тем в каждой эпохе есть свои коллективные представления о совести, добродетели, которые формируют этические ценности. С одной стороны ценности относительны и различаются в зависимости от культуры, с другой – связаны с разными запретами, которые устанавливают границы дозволяемых действий. Несовпадение этических представлений конкретной эпохи ведет к конфликту, который древние греки выражали с помощью жанра трагедии.

Ф.Ф. Зелинский в греческих трагедиях выделял две системы морали: ориентированную на индивида и коллективную (родовую) [1]. Они противопоставлены в трагедиях Еврипида «Алкеста» и «Медея».

В «Алкесте» Адмет — молодой царь Фессалии, — единственный из людей может избежать рока. В день окончания своего земного пути он вместо себя может попросить отправиться в Аид кого-то другого. Отец и мать Адмета отклоняют его просьбу, но молодая жена Алкеста соглашается. В скорбном дворце царя появляется гость – Геракл. Обычаи гостеприимства не позволяют Адмету показывать страдания в разговоре с Гераклом. Однако Геракл случайно узнает о несчастье и помогает Адмету: он возвращает Алкесту в дом мужа.

В «Медее» Ясон отправился в путешествие, чтобы добыть золотое руно для царя Ээта. Доставив золотое руно Ээту, герой не получает заслуженной награды. Царь решает избавиться от него, но дочь Ээта Медея, влюбившись в Ясона, спасает героя от злого умысла отца, тем самым погубив и отца, и брата. Ясон и Медея вместе с двумя их сыновьями изгнаны из родины; они поселяются у царя Коринфа Креонта. Однако в Ясона влюбляется и дочь коринфского царя – прямая наследница трона. Помехой для нового брака является Медея, которая должна уступить мужа. Однако, движимая ревностью и желая отомстить, Медея строит козни, вследствие которых гибнет Креонт с дочерью и оба сына Ясона.

Согласно морали, ориентированной на индивида, Адмет и Ясон – форменные эгоисты, которые во имя собственного блага требуют жертв от близких. Такая трактовка широко распространена, но с ней не соглашается Ф.Ф. Зелинский. Дело в том, что во времена Еврипида (5 век до н.э.) все еще господствовала другая система морали – коллективная, родовая, когда за прегрешения отца и деда отвечали сын и внук. Спустя четыре века в Европе уже господствовала индивидуалистическая этика. Так, Цицерон негодовал: «Какое же государство потерпело бы законодателя, который за вину отца или деда стал бы наказывать сына или внука?!» Таким образом, то, что в индивидуалистичной системе морали является «высшей несправедливостью», в другой – родовой – «высшая правда».

Для иллюстрации сущности родовой морали Зелинский приводит метафору дерева (сосны). В силу изящества и красоты привожу ее практически полностью:

«Из ее ствола в стройном порядке вырастают, постепенно уменьшаясь, ветви. Каждая из них живет своею собственною жизнью, растет и гибнет сама по себе; но всё же все они объединены общим стволом, и яд, который проник бы в одну ветвь, не преминул бы со временем заразить и остальные. Представим себе теперь эти ветви одаренными сознанием: если это сознание будет ограничиваться каждой ветвью в отдельности, то мы получим [индивидуалистическую] концепцию. Но если каждая ветвь будет, сверх того, еще непосредственно сознавать и свою связь с остальными, то ее сознание будет [родовым].

Отсюда видно, что последнее сознание полнее и совершеннее первого. При чтении Эсхила, Пиндара, Геродота мы убеждаемся, что в те времена… человек чувствовал себя заодно с предками и потомками; ныне живущие особи – по красивому сравнению Эсхила – точно поплавки погруженной сети: они на плоскости современности дают свидетельство о тех своих предках, которые уже погрузились в глубь прошлого; через них эти последние живут, без них их уничтожение было бы полным. И это биологическое бессмертие было для эллина нашей эпохи куда важнее того эсхатологического, которое обусловливало веру в обитель Аида. Говоря о том, как боги наказали вероломство Главка, Эпикидова сына, Геродот с особым ударением заявляет, что нет теперь его потомков, нет его «очага» на земле: ничто не может сравниться с горем той души, у которой отрезали поплавок, соединявший ее с миром света и жизни».

Таким образом, дерево состоит из трех частей. «Во-первых, нижняя. Она уже потемнела, отчасти даже пожелтела; она еще гибка, но вы чувствуете, что этой гибкости хватит ненадолго. Для экономии дерева она уже не нужна; вы можете уже теперь ее сломать, предупреждая осенние бури, и остальное дерево ничуть от этого не пострадает. Мы не знаем остальных ее нравственных принципов, но с биологической точки зрения она поистине имеет «право на смерть».

Во-вторых, средняя. Она распустилась на солнце самой богатой, самой яркой зеленью; претворением сока, производимым реакцией света, она питает не только себя, но и все дерево, являясь носительницей его жизненных сил, залогом его существования. Имеет ли эта ветвь «право на смерть»? Нет, конечно: природа, равнодушная к судьбе ветвей, но ревнивая к сохранению дерева, возложила на нее тяжелый подчас долг: «долг жизни».

Наконец, верхняя. Ее нежная, мягкая хвоя еще неспособна питать дерево; она сама питается им. Ее потеря еще не грозит дереву скорой гибелью – быть может, оно даже вовсе не погибнет. Быть может, преобладающая сила средней ветви создаст новые отпрыски, которые обеспечат дальнейшую его жизнь. Но его рост во всяком случае будет задержан: «долг жизни» поэтому лежит отчасти и на ней» [1].

Ясон и Адмет – герои трагедий, на которых возложен «долг жизни». Во времена Еврипида конфликт между старой родовой моралью и зарождающейся индивидуалистической этикой только появился и был интуитивно понятен для эллинов, живших в то время. В неразрешимых противоречиях скрыта трагичность сюжета.

Так, отец Адмета Ферет говорит:

Сам любишь жизнь ты, кажется; в отце

Зачем признать любви не хочешь той же?

В данном случае Ферет выступает за индивидуалистическую этику. Зеленский вообще сомневается в том, что Ферет был биологическим отцом Адмета:

Обличен

Перед людьми достаточно; едва ли

Ты даже был отцом моим, старик, —

Жена Адмета Алкеста, напротив, действует согласно понятиям родовой морали: она соглашается отправиться в Аид, но ставит условие – Адмет не должен приводить мачеху в дом, поскольку это навредит их совместным детям:

Кто из богов судил… Да будет воля

Его… А мне одно ты обещай.

О мзде прошу – но равной: ведь ценнее

Чем жизни дар, у человека нет…

Ты скажешь сам, Адмет, что справедливо

Желание мое… Люби детей,

Как я люблю их! Ты ж их любишь? Правда?

Ведь не безумец ты… О, сохрани

Для них мой дом! Ты мачехи к сиротам

Не приводи, чтоб в зависти детей

Моих она, Адмет, не затолкала,

Не запугала слабых… И змея

Для пасынков ее не будет злее.

В «Медее» продолжена эта линия конфликта. Однако теперь на стороне родовой морали выступает Ясон, в то время как его жена Медея не принимает такой порядок вещей, при котором их совместные дети важнее личной истории любви:

Все, что имела я, слилось в одном,

И это был мой муж.

В сущности, ради любви к Ясону Медея погубила родных отца и брата. С ее точки зрения Ясон – предатель, и чтобы отомстить ему она решает погубить их совместных детей вместе с царской семьей «принимающей стороны». Бессознательно Медея понимает, что Ясон изменил ей не из-за своего махрового эгоизма: «А, ты не о собственном счастье мечтал? Тогда и убивать тебя нечего. Ты мною пожертвовал за свой дом? Разрушим же этот дом, и настоящий и будущий, оставляя в живых Ясона, чтобы он видел и чувствовал крушение своих надежд» [1].

Как показала история, в итоге победила индивидуалистическая этика. Большинство философов античности размышляли о добродетельности индивидуальной души. Мы видим это в трудах Платона, Аристотеля, стоиков, эпикурейцев и множества других представителей античности. Эту же традицию продолжило христианство. Казалось бы, родовая мораль, интуитивно понятная грекам времен Эсхила, Софокла, Еврипида, навсегда ушла в небытие. Однако современные исследования в области биологии, антропологии, психологии как будто бы высвечивают скрытые стороны родовой этики, действующие и сегодня. Они, словно подводные течения, не осознаются, но по-прежнему сохраняют свое влияние.

Источники

1) Зелинский Ф.Ф. Еврипид и его трагедийное творчество: научно-популярные статьи, переводы / Ф. Ф. Зелинский — «Алетейя», — (Новая античная библиотека. Исследования)

2) Медея / Еврипид — «Public Domain», 431 до н. э.

3) Алкеста / Еврипид — «Public Domain».